Зона выдачи багажа международных рейсов в аэропорту Брюсселя была весьма просторной. Беспрестанно крутилось несколько каруселей. Я переходила от одной к другой, отчаянно пытаясь найти свой черный чемодан. Он был набит деньгами, полученными от продажи наркотиков, так что я переживала сильнее, чем обычно переживают при потере багажа.

В 1993 году мне было двадцать четыре года, и я, наверное, напоминала очередную дерганую дамочку, только что вернувшуюся из командировки. Я сменила «мартинсы» на красивые черные замшевые лодочки ручной работы. На мне были черные шелковые брюки и бежевый жакет, я казалась настоящей юной леди, без малейшего намека на контркультуру, если, конечно, не обращать внимания на татуировку на шее. Я сделала все в точности, как мне сказали: зарегистрировала багаж в Чикаго, откуда должна была через Париж добраться до Брюсселя.

https://e-libra.ru/read/496694-oranzhevyy-hit-sezona-kak-ya-provela-god-v-zhenskoy-tyur-me.html

Ленивой я не была. В студенческие годы я работала в ресторанах, барах и ночных клубах и не отказывалась брать двойные смены, своим усердием и чувством юмора завоевывая симпатию начальства и коллег. Эти люди были мне ближе по духу, чем большинство тех, с кем я познакомилась в колледже.

Я сняла квартиру вместе с бывшей однокурсницей, которая также занималась театром, и ее чокнутой подружкой-художницей и устроилась официанткой в пивную. Там я подружилась с другими официантами, барменами и музыкантами, которые все до единого были в самом расцвете сил и одевались исключительно в черное. Мы работали, закатывали вечеринки, купались голышом, катались на санках, трахались, иногда даже влюблялись. Мы делали татуировки.

В наш свободный социальный круг входила группа невероятно стильных и классных лесбиянок в возрасте уже за тридцать. В присутствии этих искушенных и умудренных опытом женщин я начинала стесняться, хотя обычно это для меня нехарактерно, но когда несколько из них переехали в квартиру по соседству с моей, мы крепко сдружились.

Где она пропадала все эти месяцы? Я спросила ее об этом, и она вкратце рассказала о своих приключениях. Нора спокойно объяснила, что друг ее сестры, обладавший «нужными связями», привлек ее к предприятию по контрабанде наркотиков, и она поехала в Европу, где американский арт-дилер, тоже обладавший «нужными связями», обучил ее, как вести себя в преступном мире. Она контрабандой провезла наркотики в его страну, и ей щедро заплатили за работу.

Я не верила своим ушам. Зачем Нора вообще мне об этом рассказала? Что, если бы я сдала ее полиции? Я заказала еще один коктейль, почти не сомневаясь, что Нора все выдумала в неосторожной попытке меня соблазнить.

Так как работала Нора за пределами нашего маленького городка, наркотики казались мне какой-то абстрактной сущностью. Я не была знакома с теми, кто принимает героин, и не думала, каково это – страдать от зависимости. Одним весенним днем Нора вернулась домой на новеньком кабриолете «Мазда Миата», в багажнике которого лежал чемодан, полный денег. Разбросав деньги по кровати, Нора разделась догола и принялась со смехом кататься по ним. На тот момент это был самый большой ее заработок.

Однажды, когда я ненадолго приехала в Штаты, чтобы повидаться с родственниками, которые были полны подозрений, Нора позвонила мне и сказала, что я должна встретить ее в Чикаго. Аэропорт О’Хара считался «безопасным», что бы это ни значило, поэтому туда и поступали наркотики. Я встретилась с Норой в отеле «Конгресс» на Мичиган-авеню. «Ну и дыра», – подумала я. К этому времени я уже привыкла к комфорту «Мандарин Ориенталь». Нора была немногословна и объяснила мне, что на следующий день я должна полететь в Брюссель с чемоданом денег. Она должна была пойти на это для Аладжи, а я должна была пойти на это для нее. Она никогда прежде меня ни о чем не просила. В глубине души я чувствовала, что давно подписалась на это, и не могла сказать нет. Мне было страшно. Но я согласилась.

Однако теперь мне снова пришлось ждать, на этот раз – направления в тюрьму. Это было все равно что ждать письма из колледжа – я надеялась попасть в тюрьму Данбери в Коннектикуте. Все остальные тюрьмы стали бы для меня просто катастрофой, ведь там я не могла рассчитывать на частые встречи с Ларри и родителями. Следующая самая близкая к нам женская федеральная тюрьма находилась в Западной Вирджинии, в пятистах милях от нашего дома. Когда наконец пришел тонкий конверт от службы федеральных маршалов и внутри я нашла предписание 4 февраля 2004 года явиться в Федеральное исправительное учреждение в Данбери, я испытала такое облегчение, которое не описать словами.

Мой адвокат Пат Коттер отправил в тюрьму немало белых воротничков. Он дал мне совет:

– Пайпер, я думаю, тебе в тюрьме сложнее всего будет подчиняться правилам, установленным идиотами. Звони, если попадешь в беду. И не заводи друзей.

В машине я сняла с себя все украшения: семь золотых колец, бриллиантовые серьги, которые Ларри подарил мне на Рождество, кольцо с сапфиром, доставшееся мне от бабушки, мужские часы 1950-х годов, которые я всегда носила на запястье, и все сережки из всех лишних дырок, так досаждавших моему деду. На мне были джинсы, кроссовки и футболка с длинным рукавом.

Личные вещи есть?

Я протянула ей картонный конверт, в котором были инструкции по добровольной сдаче властям, полученные от федеральных маршалов, некоторые юридические документы, двадцать пять фотографий (среди которых было слишком много снимков моих котов), списки адресов друзей и близких и чек на 290 долларов, который мне велели принести с собой. Я знала, что мне нужны будут деньги на счету, чтобы совершать телефонные звонки и покупать… что-то? Вот только я не знала что.

– Чек не возьму, – сказала женщина и протянула его Ларри.

– Но я звонила на прошлой неделе, и мне сказали его принести!

– Он должен послать его в Джорджию, там обработают, – не допускающим возражений тоном ответила она.

– Куда нам его послать? – спросила я, вдруг разозлившись.

– Эй, у тебя есть тот адрес в Джорджии? – через плечо бросила надзирательница женщине за стойкой, дальше копаясь в моем конверте. – Это еще что? Фотографии? Обнаженка есть?

Она подняла одну бровь, отчего ее лицо исказилось еще сильнее. Обнаженка? Правда? Она смотрела на меня, словно спрашивая: «Мне пересмотреть все эти фотки и проверить, какая ты озорница?»

– Нет. Обнаженки нет, – ответила я.

Я села на нары спиной к двери и посмотрела в маленькое окошко под потолком, сквозь которое виднелись лишь облака. Наблюдая за ними, я гадала, увижу ли еще когда-нибудь хоть что-то прекрасное. Я раздумывала о последствиях своих давних поступков и всерьез задавалась вопросом, почему я не сбежала в Мексику. Я болтала ногами. Я думала о своем пятнадцатимесячном заключении, что только усиливало мою панику. Я пыталась не думать о Ларри. Потом я сдалась и постаралась представить, чем он занимается, но у меня ничего не вышло.

– Здесь у нас кого только нет. Вам нужно быть начеку с другими заключенными. Некоторые из них нормальные. Никто не будет к вам приставать, если вы сами этого не позволите. Женщины обычно не дерутся. Они болтают, сплетничают, распускают слухи. Они могут болтать и о вас. Некоторые из них решат, будто вы считаете себя лучше них. Скажут: «Конечно, она же богатенькая».

Мне стало не по себе. Неужели я казалась именно такой? Неужели меня сразу заклеймят заносчивой богатой стервой?

– Еще там есть лесбиянки. Но беспокоить вас они не будут. Некоторые попробуют подружиться с вами, но что бы там ни было – держитесь от них подальше! Я хочу, чтобы вы поняли: вам необязательно заниматься сексом с женщинами. Я старомоден. Я не одобряю этих безобразий.

Я получила у надзирательницы предметы личного потребления: две простыни, наволочку, два хлопковых одеяла, пару дешевых белых полотенец и маленькое полотенце для лица. Все это было засунуто в сетчатый мешок для стирки. Мне также выдали уродливое коричневое пальто со сломанной молнией и пластиковую коробку, в которой лежали короткая зубная щетка, миниатюрные упаковки зубной пасты и шампуня и прямоугольный брусок мотельного мыла.

Мы вошли в камеру, где стояли три двухэтажные кровати и шесть металлических шкафчиков высотой мне по пояс. На нижних койках лежали две пожилые женщины.

– Привет, Аннет, это Керман. Она новенькая, сдалась добровольно. Аннет о тебе позаботится, – сказала Минетта мне. – Вот твоя койка, – она показала на пустую верхнюю койку с незаправленным матрасом.

Аннет села. Это была невысокая смуглая женщина за пятьдесят с короткими и жесткими черными волосами. Она казалась усталой.

– Привет, – хрипло сказала она, и я тут же различила говор Нью-Джерси. – Ты как? Повтори-ка, как тебя зовут?