Мой родственник разбудил меня с утра пораньше. Я должен был немедленно собрать все свои пожитки и исчезнуть. Меня разыскивали карабинеры.

Пока я прохлаждался на Линозе, мои приятели из Казамарины продолжали грабить. Вечером накануне некоторые из них были арестованы за ограбление и на допросе выдали карабинерам все, назвав и мое имя. Один карабинер, знакомый моего кузена, предупредил того, что Пеппе Темпеста и остальная шайка заложили меня.

Прежде чем карабинеры постучали в дверь моего домика на Линозе, я отбыл в Казамарину в трюме рыболовного судна. В голове не укладывалось, что Пеппе предал меня. Много лет спустя он объяснил мне, что выдержал избиение на допросе, но был обманут своим адвокатом, который солгал ему, будто я тоже сдал его. Лишь тогда я понял, в чем дело. А в те времена мы еще не успели набраться опыта в общении с правосудием.

На мое имя пришла повестка, но я уклонялся от явки в суд. Я перебирался из одного городка в другой, менял жилье. Меня прикрывал целый клан родственников и их друзей. Я превосходно изучил географию своей провинции.

Это была ужасная жизнь, полная страха и лишений. Ночная тьма, молчание и одиночество стали моими единственными спутниками. С трудом мне удалось выпросить маленький телевизор – с условием включать его только по вечерам, когда из всех окон струится свет. Я перемещал пешком или на велосипеде, в постоянном страхе наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Нет, такая жизнь была не по мне. Я устал прятаться и целыми днями играть в карты, смотреть телевизор или читать. Но в противном случае меня ожидала тюрьма.

Видя эти мучения, мой дядя предложил покинуть на время Сицилию и немного развеяться. Разумеется, он действовал без ведома деда и отца, которые хотели, чтобы я в полной мере прочувствовал, насколько жалкой и лишенной романтики может быть жизнь беглеца и преступника.

Добрый дядюшка добыл фальшивый паспорт и спровадил меня в Милан, где я провел несколько месяцев в компании людей, легально работавших на севере страны уже более десятка лет. Уныние как рукой сняло. В Милане за мной присматривали Фофо, близкий друг дядюшки, и двое его приятелей, Диего и Лео, – они явились в Милан, чтобы “ощипать” в карточной игре крупного ломбардского промышленника, изрядно проигравшегося в Гамбурге несколькими месяцами ранее.

Именно Фофо пришла в голову идея предложить дядюшке свозить меня в Гамбург.

– От повестки в суд скрываются в больших городах, а не в деревушках, а еще лучше – в другой стране, где проще затеряться в толпе, – убеждал он меня. На самом же деле Фофо пытался вовлечь меня в шулерские дела, которые он проворачивал в Гамбурге с Диего и Лео.

Фофо стал моим ангелом-хранителем. Он наказал мне оставаться в Германии, пока не начнется судебный процесс и не вынесут приговор. По крайней мере, таковы были наши первоначальные намерения.

Лео был типичным сицилийским парнишкой: низкорослый, с темными кудрявыми волосами, добродушным лицом, озорным блеском в глазах и лукавой улыбкой. Лео родился в Гамбурге в семье сицилийцев, задолго до его рождения переехавших в Германию. Он прекрасно болтал по-немецки и знал город как свои пять пальцев, но не умел читать. Об этом я узнал позднее, когда мы сидели на балконе его квартиры и я спросил, как пишется его фамилия – Камелло, – с одним “л” или с двумя. Лео покраснел и, поколебавшись, ответил, что не знает. Я опешил: значит, он безграмотный? Но больше всего меня поражал тот факт, каким образом он умудрялся безошибочно ориентироваться повсюду, в том числе во время нашего длинного путешествия из Германии в Италию.

Для начала Диего и Лео привели меня в большой центр красоты с сауной, турецким хамамом, джакузи и искусными массажистками. Там был даже ресторан.

Мы перекусили, а потом переместились в “Каламбо”, клуб, где ребята слыли постоянными клиентами. Они проводили меня к потайной двери, за которой оказался маленький бассейн с теплой водой и четырьмя прекрасными обнаженными нимфами. Рядом с бассейном стоял Фофо, он протянул мне бокал шампанского и спросил: “Четверых тебе хватит?”

Я скользнул в бассейн и провел одну из самых прекрасных ночей своей юности. Я был жаден до плотских утех. На Сицилии за одну невинную ласку получали пулю в лоб. С тех пор я не мог насытиться любовью.

К женщине я не притрагивался уже лет двадцать. Боже мой! Двадцать лет без секса. Вы можете себе это представить?

Сегодня я получил письмо от женщины, которая утверждает, что влюблена в меня. Говорит, что впервые увидела меня в зале для свиданий несколько месяцев назад: она пришла проведать брата, а я встречался с сестрой. Эта женщина пишет, что с тех пор все ее мысли обо мне. Она даже навела обо мне справки и клянется, что хотела бы серьезных отношений с таким человеком, как я. Ради любви. Я получал и другие предложения подобного рода. Но не стал придавать им значения.

Заключенный вряд ли может позволить себе любовь, пока отбывает срок. Я думаю, настоящая любовь возможна лишь рядом с любимой, когда вы проживаете вместе каждый день. А пока я в тюрьме, не хочу иметь никаких отношений с женщинами. Покуда я здесь погребен, это бессмысленно. Я вправе испытывать безграничную любовь только к моей матери и моим родным.

На свой первый карточный выигрыш я купил черный “БМВ”. Машина – загляденье, особенно для восемнадцатилетнего парнишки, который на Сицилии сидел за рулем дряхлой колымаги, взятой напрокат у приятеля. Теперь же достаточно было нажать на газ, чтобы почувствовать, как машина словно отрывается от земли. На просторных немецких шоссе не существовало ограничений по скорости, я выжимал двести километров в час, и двигатель отлично справлялся с задачей. На Сицилии уже при сорока километрах в час моя развалина начинала тарахтеть так, будто вот-вот взорвется.

Постепенно наша с Лео дружба сошла на нет. Мы едва не поссорились, когда Лео проиграл в нарды почти все деньги из общей кассы – порядочную сумму, накопленную игрой в покер, домино и крапленые карты. Я разозлился, но простил друга. С тех пор в нашей компании установилось жесткое правило: мы перестали ставить на кон деньги из общей кассы. Проигрыш одного ставил под угрозу всех. Фофо был неподражаем. Он взял кредит в банке и восстановил мир среди товарищей. Причем его поступок был продиктован, скорее, добрыми чувствами, нежели выгодой: в сущности, он не нуждался в нас, а мы и шагу ступить не могли без его мудрых советов.

Мы вели беспорядочную жизнь. Дни напролет спали и выходили из дому только к вечеру. И тут нужно было не прозевать свою удачу, ведь схожим ремеслом занимались славяне и турки, они использовали те же приемы, что и мы, перетекая из одного заведения в другое, выслеживая добычу. Лакомый кусок доставался тем, кто опередил соперников.

Мы решили поделить город и договорились, что каждый станет промышлять лишь в границах своих владений. Стоило появиться цыпленочку, которого можно было ощипать, один из нас быстро созванивался с остальными, и мы собирались в условленном месте. Стратегия была тщательно продумана. Одурачить очередного олуха не составляло труда: мы предлагали ему спиртное и кокаин, чтобы, с одной стороны, он не стал клевать носом раньше времени, а с другой – был бесшабашен в игре и готов поставить на кон все до последней марки. В восемь утра открывались банки, и вот тут-то мы ловко обыгрывали бедолагу, стараясь вести партию лишь с небольшим отрывом в нашу пользу. Жертва без колебаний подписывала счет, и Лео отправлялся обналичить его. Получив от Лео подтверждение, что на счету достаточно средств, мы потихоньку удалялись с места расправы, позволяя другим игрокам подбирать крошки после нашего пиршества и вяло доигрывать кон с простаком, не предлагая ему больше кокаина.

Нам хватало одного крупного выигрыша в месяц, чтобы покрыть немалые расходы.

Нам нравилось хорошо одеваться. Важна была каждая деталь. Однажды мы с Фофо и Лео отправились в лучшее ателье Гамбурга и заказали себе по костюму. Мы с Фофо предпочли классику: темный пиджак, белая рубашка. Лео выбрал броскую фиолетовую пару. Мы пытались убедить его, что он выглядит смешно, но Лео с негодованием ответил, что в темном он кажется ниже ростом.

В Германии не продавали модной повседневной одежды. Поэтому мы отправляли Лео в Милан – с нашими мерками, снятыми в гамбургском ателье, и двадцатью тысячами из общей кассы. И Лео покупал у Алессандро, нашего приятеля и владельца крупного магазина одежды, брюки и свитера, нижнее белье и туфли итальянских марок. В Милан ездил именно Лео еще и потому, что он никому не доверял выбирать одежду для себя. По его мнению, мы были варварами, напрочь лишенными вкуса, и он часто повторял нам это.

Впрочем, к Алессандро мог заявиться любой из нас и одеться бесплатно, ведь по выходным он с друзьями гостил у нас в Гамбурге, и их пребывание обходилось нам недешево. Они приезжали в пятницу днем, церемонные, но без сменной одежды.

Но вернемся к “Каламбо”. Алессандро и его друзья предпочитали снимать номера для требовательных клиентов. Я давал им пятьдесят грамм кокаина и препоручал опытным жрицам любви, с которыми они проводили ночь. На следующий день я приходил за всей этой компанией, и иногда какая-нибудь ночная бабочка, совсем одуревшая от кокаина, делала мне минет.

Кокаин действует одинаково возбуждающе на мужчин и на женщин. Я знавал женщин, которым не удавалось возбудиться без наркотика, и мужчин, которые, не будучи гомосексуалистами, спаривались, одурманенные кокаином, с мужчинами ради удовлетворения страсти, заставлявшей тело мучиться.

Нина, жаркая рыжеволосая испанка. Я познакомился с ней еще совсем мальчишкой, а она была на тот момент роскошной сорокалетней женщиной. Меня сводила с ума ее пышная грудь. Нина следила за собой и была очень красива. Ее возраст угадывался только по ее обнаженному телу, которое все равно казалось великолепным. Чертами лица она напоминала Грету Гарбо – правда, у Нины были длинные рыжие волосы. Улыбалась она редко, и в ее улыбке таились ирония и разочарование. Один раз она показала мне фотографии с конкурса “Мисс Испания”, в котором она участвовала шестнадцатилетней девочкой. “Я заняла четвертое место”, – похвасталась Нина.

Бедная Нина. Она плохо кончила. Спустя год или два после нашего знакомства она покончила жизнь самоубийством: пустила себе пулю в лоб. Это случилось в Испании, она вернулась туда. Отчетливо помню звонок своего приятеля Адольфа, сообщившего мне ужасную весть. В то время я был на Сицилии. Сначала я не мог поверить. Я перезванивал Адольфу раз сто в надежде, что он ошибся, но, к сожалению, он сказал правду…

Позже я узнал, что Нина была больна раком. Она всю жизнь проработала в Германии с мечтой возвратиться в любимую Испанию, а вернее – в любимую Галисию, и провести там остаток жизни, но страшная болезнь разрушила все ее чаяния.

Мне рассказали, что Нина отказалась от химиотерапии: она не хотела, чтобы ее прекрасное тело превратилось в развалину, а великолепные волосы выпали. Напрасно врачи убеждали ее. Не имея полной уверенности в выздоровлении, Нина предпочла ускорить развязку. Перед смертью она переписала завещание и отдала все накопленное за годы работы сиротскому приюту.

Девушки вешались мне на шею. Каждую ночь я проводил с новой красавицей. Если не хватало моего обаяния, в ход шли деньги. Я чувствовал себя богом. Ничего не боялся и думал, что могу купить всех и все. Мне открылась истина: люди желают двух вещей – денег и кокаина. И у меня были обе.

Но скоро ситуация изменилась. Известный американский актер Рок Хадсон во всеуслышание объявил, что он гей и болен СПИДом. Тогда я пропустил новость мимо ушей, хотя все средства массовой информации только и говорили об этом. Позже и я задумался о том, какая же гадость этот СПИД.

Его распространение ударило по нашему кварталу. Раньше люди со всей Германии, и не только, съезжались в Санкт-Паули ради наших проституток. А там, где шлюхи, там и азартные игры. Удовлетворив свои сексуальные потребности, мужчины переключались на игру – и наступал наш черед. Но с падением спроса на проституток падал спрос и на азартные игры. Улицы опустели, жизнь в квартале стала угасать. Я не узнавал его: из него словно вытекли силы. Мы переглядывались в недоумении. Как будто враждебное государство сбросило сюда водородную бомбу, а мы, единственные выжившие после катастрофы, бесцельно бродим по разрушенному городу.